В интервью «Голосу России» президент и генеральный конструктор РКК «Энергия» Виталий Лопота рассказал о перспективах развития российской космической отрасли
С Виталием Лопотой беседовала ведущая программы «Космическая среда» Мария Кулаковская
— Известно, что в настоящее время РКК «Энергия» строит сразу 23 космических корабля, среди которых пилотируемые «Союзы» и транспортные «Прогрессы». Как идет работа в условиях кризиса?
— Пилотируемые корабли имеют технологический цикл изготовления три года. Грузовые корабли имеют технологический цикл два с половиной года. Можно, конечно, чуть-чуть ускорить, внедряя новые производственные технологии. Но ежегодно мы запускаем четыре пилотируемых корабля и шесть грузовых кораблей.
Это тот максимум, который сегодня Россия может вынести на своих плечах. Американские челноки «Шатл» завершают летать, поэтому груз ответственности за пилотируемую космонавтику, за научные исследования… Думаю, что в течение этого года и в начале следующего мы освоим необходимые технологии, позволяющие нам увеличить количество кораблей, которые мы можем делать ежегодно.
— То есть до 2014 года на МКС астронавтов будут доставлять российские корабли?
— До 16-го, 17-го года, потому что нет перспектив создания новых кораблей у наших партнеров по международной космической станции — это Соединенные Штаты Америки, это вся Европа, это Япония, Канада. У них возможности не будет, я думаю, до 17-го года, не ранее.
— А чем наши корабли лучше? В чем вообще принципиальное отличие наших кораблей от американских шатлов?
— Я считаю, что все-таки гений инженерной мысли, который был сформирован Сергеем Павловичем Королевым… Команда, которая разрабатывала корабли, ракеты, всю космическую инфраструктуру наземную, орбитальную, принимала правильные эволюционные решения на каждом предыдущем этапе.
Все, что мы делали, использовалось на следующих этапах. В Америке принимались решения, казалось бы, прогрессивные. Но они, как показывает время и опыт, практически заходили в тупик. Но время не было выброшено впустую, оно потрачено на прощупывание реализации тех или иных идей человека.
Как показывает история, все-таки мы поступили правильно, более логично в своих решениях и в их реализации. Жизнеобеспечение, безопасность — очень много факторов. И наши американские коллеги в этом убедились. Ведь не все гладко проходит, да и техника есть техника. Что-то в технике иногда отказывает, но тем не менее всегда находились резервные возможности, чтобы не допустить кризисной ситуации при функционировании наших космонавтов.
Эксперименты планируются на два, на три года вперед. А вот исследования, развитие инфраструктуры должно планироваться на десятилетия вперед. Программа космических исследований планируется столетиями. Сегодня она должна заложить базис для наших будущих поколений. В этом и есть отличие космонавтики от многих отраслей науки и техники, которые мы сегодня используем.
— Виталий Александрович, в августе минувшего года Вы представили проект развития российской космонавтики на три ближайших десятилетия. И он получил огромный резонанс, потому что речь в нем шла об отечественной марсианской программе и о создании принципиально новых космических кораблей с использованием ядерной энергии.
— Во-первых, почему ядерная энергетика, наверно, понятно. Потому что, если мы будем использовать химическую энергетику, которой мы сегодня пользуемся — это керосин — кислород, это водород-кислород, это другие всякие компоненты низкокипящие, которые сегодня используются в ракетной технике…
Если осуществлять дальние полеты в космос, исследовательские или пилотируемые, то в этом случае, с сегодняшней химической энергетикой, затрат в массе, которую необходимо сформировать для дальних полетов, потребуется в 5-10 раз больше, чем при ядерной энергетике.
Ядерная энергетика более эффективна в длительном промежутке времени, потому что ежесекундный выброс энергии, которую может получить химическая энергетика, он, конечно, уникален. И сегодня ракетная техника построена эффективно. И мы не собираемся с ней расставаться, потому что она все равно будет, но будет в будущем использоваться только для подскока или для вывода грузов на ближнюю околоземную орбиту.
Вот дальше с ближней околоземной орбиты с высоты нескольких сот километров, до тысячи, может быть, километров, там уже будут использоваться соответствующие буксиры. Основной источник энергии этих буксиров будет ядерным.
Как двигатели, там будут использоваться электрореактивные двигатели. В качестве рабочего тела вместо традиционных в химической энергетике будут использоваться ксенон, аргон. Эти легкие газы будут использованы как рабочее тело. Идет поиск и других материалов.
Чтобы человеку прожить один день, нужно затратить 10 килограмм различных веществ. Это вода, это питание, реагенты, которые обеспечивают нашу жизнедеятельность. И если учесть, чтоб лететь на Марс нужно восемь с половиной месяцев только в одну сторону…
Можете представить себе, экипаж из четырех человек, из которого будет состоять экспедиция, должен только запасов таких веществ иметь 20 тонн. Кроме того, если базироваться на традиционной, химической энергетике в космосе, то экспедиционный комплекс, на котором можно будет лететь, будет весить где-то 400-500 тонн.
— А нет ли здесь угрозы для окружающей среды, в случае не дай Бог каких-то аварий?
— Конечно, есть. Есть задачи, которые мы решаем, и мы все это предусматриваем. Космос вообще — это зона критических или экстремальных ситуаций, в которых не допустимы ошибки. Но космос при этом и обеспечивает мощнейший прогресс человечеству.
— Виталий Александрович, а как будет выглядеть новый корабль?
— Космический корабль будет такой, каким позволяет ему быть окружающая среда. Очень хотелось бы иметь и космический корабль с крыльями. Но когда мы влетаем в атмосферу с первой космической скоростью..
Напомню, первая космическая скорость — это 7,8 километров в секунду. Это примерно в 10 раз выше скорости пули.
То корпус корабля разогревается до температуры две, две с половиной тысячи градусов. Ни одно устройство или существо, летающее в атмосфере, не проходит таких условий. Поэтому мы вынуждены думать о том, как пройти это состояние, чтобы при этом иметь максимальное аэродинамическое качество.
Естественно надо иметь покрытия, которые будут выдерживать такие температуры. Если мы собираемся лететь на другие планеты и оторваться от притяжения Земли, а не только выйти на орбиту Земли.
Если вы возвращаетесь с такой скоростью на Землю, то уже температура поверхности корабля по крайней мере, лобовой, разогреется до температуры три тысячи градусов. И мы должны иметь такие материалы, такие конструкции, которые все это выдержат.
Поэтому приходится отказаться от крыльев. Надежность и безопасность прежде всего. Корабль будет иметь, ну, не совсем летающую тарелку, это будет некий конус. Он будет напоминать наш «Союз» и будет напоминать по форме американский «Аполлон», которым пользовались на заре космонавтики.
Поэтому будут использоваться различные устройства, которые позволят более точно приземляться, более надежно и качественно управлять этим кораблем. Если сегодня наш корабль может маневрировать на несколько десятков километров, будем решать, чтобы это было гораздо выше. Так как мы думаем и есть указ президента, по которому создается восточный космодром. Мы должны обеспечивать все-таки независимый и беспрепятственный доступ России в космос с территории России.
— То есть, это уже будут запуски не с Байконура?
— Вы знаете, я за Байконур. Потому что, во-первых, на Байконуре очень хорошие окружающие условия. Нет растительности, там легко приземляться. Двинувшись на восток, мы попадаем в лесистую и гористую зоны. И поэтому мы должны обеспечить безопасное приземление всегда, везде и в любых условиях. Это еще более сложная задача.
— Очень тяжелая задача.
— Сегодня, да, это тяжелая задача, но мы с этой задачей, похоже, справляемся уже в рамках эскизного проекта, который сейчас идет в нашей организации. Найдены те решения, которые позволят это сделать.
— Но в российской Федеральной космической программе предусмотрены пилотируемые полеты к Марсу, а в научных кругах уже говорят о полетах к Юпитеру. Насколько это реально, пусть даже и не в ближайшем десятилетии?
— С точки зрения генерации новых знаний, конечно, Юпитер более интересен. Там идут процессы образования планетного вещества, которые астрофизиков очень интересуют.
Но до Юпитера на пилотируемом корабле мы не доберемся. Мы должны четко понимать, пилотируемая космонавтика — это полигон отработки тех космических технологий, которые человечеству потребуются для шага в будущее. Поэтому я пилотируемую космонавтику рассматриваю как платформу для создания тех технологий, которые позволят нам, по крайней мере, реализовывать ресурсные и научные интересы на орбите, вне орбиты, в Солнечной системе.
Циолковский в свое время призывал завоевывать околоземное пространство, а миссия нашего поколения — это уже, по крайней мере, двигаться к освоению Солнечной системы. Это вопрос техники, вопрос технологии, вопрос, в конце концов, ресурсов, которые руководство каждой страны может выделить на перспективу, для следующих поколений.
— Но сегодня не только Россия и США, но и другие страны-участницы освоения космоса активно работают над созданием своих пилотируемых программ. И очень жесткая конкуренция в этой сфере.
— Жесткая конкуренция на околоземном пространстве. И это понятно. Рынок в 350 миллиардов долларов — очень жестко делится. А вот шаг за пределы земных орбит — это миссия человечества.
В этом плане Московский международный авиационно-космический салон «МАКС», наша программа, которую мы вбросили, позволила собрать всех. К нам пришел «Локхид» — американская компания, главная по пилотируемым программам в будущем в Америке.
И эта зона не только интересов России. В одиночку ни одна страна это не поднимет. Возьмите МКС — 128 миллиардов долларов на сегодняшний день истрачено на создание этой инфраструктуры. Это самый большой, самый крупный проект, который вообще в мире есть. Но я могу сказать, что МКС — это поле интеграции лучших мировых достижений. Мы там, между прочим, тренируемся. Летишь в космос — возьми на Земле самое лучшее.
— Может ли МКС стать космическим портом будущего?
— Ну, почему нет? Какие-то системы, наверное, должны быть более совершенны. Но к этому мы идем.
И наши планы таковы, что, по крайней мере, российский сегмент МКС в перспективе может стать тем сборочным комплексом, вокруг которого будут формироваться корабли будущего.
Мы уже сейчас обсуждаем эти вопросы — как сформировать на МКС экспедицию. Это может быть полет к Луне, облет и возвращение на МКС. Это уникальный полигон.
Я скептически отношусь к наземным экспериментам. Подобные вещи имеют смысл, наверно, с точки зрения медицины. Но с точки зрения уже реальной деятельности у нас есть мощнейший полигон — это МКС, на которой со 2 апреля начнут работать шесть человек постоянно. Вот это реальная зона, где отрабатываются не только психологические аспекты, но и техника. Все в комплексе работает.
Задач, которые надо решать для подготовки будущих поколений к следующим шагам в космосе, достаточно, и мы знаем, что делать. В этом плане Россия сегодня действительно находится на передовых рубежах. И любые решения по МКС, по космонавтике, всегда принимаются с оглядкой на Россию.
Я бы все-таки хотел сказать слушателям, вас, людям, которые формируют такие передачи: космонавтика — это прежде всего гений инженерного труда.
И первые слова Гагарина были: «Спасибо инженерам и ученым Советского Союза, которые смогли обеспечить такой полет».
А мне кажется, все это забывается и совершенно не оценивается. А вот с точки зрения раскрутки потенциала нации, я думаю, что это космическая идея — это лучшая идея. Вот если посмотреть, в каких областях науки, техники, знаний Россия была первой, что она первая сделала, то я думаю, что это полет первого человека в космос, полет первого спутника.
Вот здесь приоритеты у нас беспрекословны, а раскрутка потенциала может быть только вокруг лучших достижений нации. Тех зон, где могут быть сформированы технологии, которые позволят сделать следующий шаг в нашей жизни. Это легчайший материал, это соответствующее теплозащитное покрытие, это система управления. Много можно перечислять, но что-то поможет обеспечить нашу технологическую независимость всей страны.
-То есть вы считаете, что наша новая космическая программа может все-таки стать национальной идеей?
— Абсолютно.
— Как в свое время стали первые полеты.
— Если отбросить всю конъюнктуру и посмотреть на наши нынешние позиции нашей страны, безусловно, именно космос может выступить вот той интегрирующей национальной идеей, которая действительно может все приподнять.
— Очень большой интерес вызывает проект космического аппарата для защиты Земли от астероидов.
— Наша Солнечная система, которая находится в Галактике, в Млечном пути, уникально сложилась.
«Парад планет» выстроился на своих орбитах. Венера, Земля, Марс, Юпитер. Земля находится в относительно защищенной зоне от скорости в космосе. Очень большая ведь сама наша галактика. И все галактики наши, ну, по крайней мере, все светила и все системы, которые находятся в галактике, Млечном пути, находятся в среде турбулентности мощнейшей. И мы двигаемся.
Мы разлетаемся, и мы летим со скоростью, примерно, 91 километр в секунду. Естественно, вокруг нас очень много опасностей. Человечество сегодня наблюдает за окружающим нас миром. Эти опасности выявляются. Мы следим за опасностями искусственного происхождения. И здесь проще.
— Вы имеете в виду космический мусор?
— Да. Есть опасности — килограммы, десятки килограмм, несколько тонн. Это еще опасность, с которой мы можем легко справиться.
А вот, когда будут лететь метеориты, астероиды, масса которых уже сотни, тысячи, даже миллионы тонн…. Которые сегодня на уровне Тунгусского метеорита, и их надо вовремя выявлять и найти те технологии, которые смогут отклонить траекторию. Для этого нужна достаточно большая энергия, с одной стороны, чтобы их перехватить. Так, в Солнечной системе вероятности прямого попадания в Землю сразу не складываются, неожиданно у нас ничто не вылетит.
А от того, что все же вылетает, нас Юпитер сильно защищает. Он притягивает, защищая нас…
— И другие планеты тоже….
— Да. Почему ядерная энергетика? Лететь придется очень далеко и донести достаточно большие массы. У нас не хватит энергетических возможностей, чтобы донести столько разрушающей энергии, которая…
— Чтобы взорвать…
— Самое эффективное, это отклонение на траекторию. Поэтому в ближайшие десятилетия поиски человечества будут происходить вокруг поиска технологий, идей, которые отклоняют траекторию.
Это понятно. Как развивать ядерную энергетику, обусловлено во многом и этим. Мы находимся во Вселенной, в которой пока на процессы мы не можем повлиять, имея тот уровень знаний и технологий.
Но вот, продлить жизнь поколений, которые будут жить через миллиарды лет, или там, хотя бы через миллионы лет… Узнать о том, что происходит во Вселенной… Знать свои перспективы и управлять своим будущим — это наша обязанность сегодня.
И мудрость руководства любой страны, или особенно, руководства стран, которые сегодня наиболее продвинуты в космическом отношении… Наверное, мы должны принимать решение с оглядкой на эту перспективу. По крайней мере, чтобы в бюджете страны, в ВВП страны доля этих исследований была существенной. А сегодня у нас пока принимаются решения одни, а фактура, она немножко другая. То есть, в целом ряде экономических проблем.
— То есть, это недостаток финансирования космических программ?
— Да. Я считаю, да. Мы не должны упускать те перспективные вещи, которые мы уже сделали. Я вспоминаю самые перспективные ракеты и технологии «Зенит», совершенство ракетных технологий. Они были достигнуты в программе «Энергия». Это действительно, высшие, лучшие ракетные технологии. Ну, где они сегодня? Что мы делаем, какую технику мы создаем для будущего и почему она менее эффективна того, что было уже достигнуто?
— Это, наверное, 90-е годы, сыграли свою роль?
— И это сыграло, но извините, мы продолжаем находиться в плену, тех ситуаций, в котором мы находились.
Хотя действительно для меня было откровение, когда американцы отказались от лунной программы. Мы видели, что она, по крайней мере, уступает нашей программе, или тем планам, которые мы формировали у себя. Правда, нам денег за это не платили.
Но тем не менее, внутри отрасли, внутри Российского космического агентства мы обсуждали интенсивно: а что можно, где амбиции и как это с ними справиться. В рамках тех ресурсов, ограниченных, которые нам выделяются. Но я могу сказать, что если сравнить с Америкой, то, конечно, американцы тратят на космос в семь раз больше, чем все страны вместе взятые.
И на сегодняшний день, если посмотреть, как распределен рынок космических услуг, то, я думаю, что где-то не менее 85 процентов этого рынка за американскими компаниями. Вот, это очень серьезно, надо об этом просто думать.
— Так почему же такое невнимание со стороны правительства к развитию отечественной космонавтики?
— Проблем много у нас. Страна постоянно реформируется,
— Но космос — это же двигатель прогресса. Все об этом знают.
— Вот, поэтому космос может быть стержнем национальной идеи. Создавая технику для космических нужд… Это высшие технологические требования, которые можно, вообще, себе представить.
Сделав там, мы точно сделаем здесь. Благодаря космическим технологиям, вы на кухне пользуетесь тефалевыми сковородками. Можно приводить очень много примеров, только нужно четко понимать, какие задачи ставятся, и как мостик от них должен быть перекинут в использование всего этого для обслуживания жизни людей, или жизни человечества.
Здесь немножко нужно приподняться над процессами. Надо иметь философский стержень, или философский камень, чтобы мудро на это все посмотреть. Концентрированно собирая все, все лучшее, в текущие автомобили, вы не заложите тех перспективных технологий, которые понадобятся следующему поколению.