Когда я выезжала из Москвы в день последней встречи Джорджа Буша и Владимира Путина в Сочи, российские блоги кишели сетованиями, что днем раньше Путин крупно проиграл на саммите НАТО в Бухаресте.
Блогеры утверждали: возможно, российский президент и помешал Украине с Грузией получить Планы действий по вступлению в НАТО (MAP), но Буш одержал верх, настояв, чтобы НАТО подписало четкое заявление, гласящее, что будущее этих стран связано с альянсом.
Спустя несколько часов, когда я летела в самолете над океаном, моим соседом оказался высокопоставленный сотрудник вашингтонской администрации, возвращавшийся из Бухареста. «На саммите Буш крупно проиграл, – сказал он. – Он публично призвал выдать MAP Украине и Грузии, но Меркель и Саркози его подвели. Буш получил лишь жалкое заявление о намерениях, касающееся их шансов на вступление в НАТО в будущем».
Эти противоречивые оценки одного и того же дня заставили меня задуматься о роли ошибочного восприятия в американо-российских отношениях, а затем, по ассоциации, о «русском святом Валентине».
В Красноярске, городе посреди Сибири, стоит памятник Николаю Резанову, русскому дворянину и исследователю, который в 1806 году добрался до Калифорнии и там влюбился в знаменитую своей красотой Консепсьон Аргелло, или Кончиту, дочь коменданта Сан-Франциско, дона Хосе Дарио Аргелло.
Кончита ответила Резанову взаимностью, и они решили пожениться. Но поскольку она была католичкой, а он православным, ему требовалось разрешение патриарха. И потому Резанов поспешил назад через Сибирь, надеясь поскорее вернуться. В дороге он схватил воспаление легких, но не стал делать остановку для лечения. В Красноярске он скончался – потому-то ему и поставили там памятник, к которому приезжают молодожены и поднимают бокал за Резанова как олицетворение бессмертной любви.
Однако в Пресидио в Сан-Франциско вам, возможно, расскажут совсем другую историю. Кончита хранила верность Резанову всю жизнь. Наконец, она ушла в монастырь и посвятила всю себя благотворительности. Хотя исторические источники гласят, что Кончите сообщили: «Его последние слова были о вас», – Резанова часто описывают как неверного повесу, который бросил Кончиту и больше не вернулся.
Резанов в качестве святого Валентина или Резанов – Дон Жуан – мне подумалось, что ошибочные представления американцев и русских друг о друге не ограничиваются геополитикой, но всплывают даже в старых легендах. Но затем я увидела вариант этой истории на сцене московского театра.
В 1983 году московский театр «Ленком» поставил рок-оперу «Юнона» и «Авось» по мотивам биографии Резанова, написанную композитором Алексеем Рыбниковым на либретто поэта Андрея Вознесенского. За билетами выстроились огромные очереди. Первым исполнителем роли Резанова был актер романтической внешности, звезда советского театра и кино (он играл Резанова почти два десятка лет), а Кончитой при нем всегда была рыжеволосая красавица с огненным темпераментом: отнюдь не монашка, а символ ранней женской эмансипации в СССР.
В нынешнем году «Ленком» празднует 25 лет со дня премьеры «Юноны» и «Авось», причем в Москве спектакль до сих пор пользуется огромным успехом – собственно, за два места в верхних рядах балкона мне пришлось заплатить по бродвейскому тарифу.
В тот вечер, когда мы пришли на этот спектакль, в проходах между рядами толпились зрители, которым не досталось сидячих мест: нью-йоркский пожарный инспектор похолодел бы при виде этой ужасной картины. Когда свет в зале погас, я с любопытством задумалась, как будет истолкован известный мне сюжет советской рок-оперы.
Во-первых, это тема секса. Неудивительно, что в 1983-м спектакль имел бешеный успех: есть сцена соблазнения, а после отъезда Резанова в Россию Кончита рожает мертвого ребенка.
Во-вторых, эффектная постановка. Правда, по бродвейским меркам все это довольно статично: главные герои поют рок-баллады в микрофон, просто стоя на авансцене, а танцовщикам хорошо бы познакомиться с Бобом Фоссом – но шоу все равно потрясает. Полуодетые матросы, качающиеся на корабельных канатах, романтичная сцена бала, Кончита с плеткой, густые клубы дыма, стробоскопический свет – чего еще желать-то?
В-третьих, идея. Мысль о взаимной любви Америки и России поставлена в центр спектакля, изложена с банальной простотой.
Однако гораздо любопытнее момент, когда была озвучена эта идея. Премьера спектакля состоялась при Юрии Андропове – в предыдущий раз, когда американцы гадали, что кагэбэшник делает в Кремле. Нас всерьез тревожили «империя зла» и тысячи ракет с ядерными боеголовками, нацеленные в нашем направлении. Но в это самое время «Ленком» переживал некое советское «лето любви» (подразумеваются тенденции и нравы лета 1968 года в Калифорнии и, шире, пацифистская культура хиппи. – Прим. ред.) и собирал восторженную публику, которая была готова смотреть на Америку совсем иными глазами.
Спустя 25 лет новый кагэбэшник, пришедший в Кремль, создал новую атмосферу угрозы, разделяющую нас. Американцы не могут толком понять, в чем причина: неужели Путин действительно так думает?
Сидя в зале и наблюдая за зрителями, которые в очередной раз увлеклись историей Кончиты и Резанова, я подумала, что ложное восприятие, возможно, не так уж много значит – оно превращается в ловушку, лишь если мы рассматриваем его не как реальный факт в наших отношениях.
Важнее ожидать от России неожиданностей. В тот самый момент, когда нам кажется, что мы правильно уяснили позиции, Россия оборачивается чем-то принципиально непохожим на наши представления – «империей зла», которая срослась с «летом любви».
Итак, пожалуй, главное – не терять из виду тенденции, развивающиеся в сторону добра, ибо именно так США могут способствовать осуществлению собственных интересов. Что же касается негативных тенденций – конечно, нам следует бдительно замечать их, но не допускать, чтобы, отвлекшись на них, мы не замечали шансов на сотрудничество с Россией. И если русские спросят меня об этом, я скажу им то же самое.
Роуз Готтемюллер – директор Московского центра Карнеги
Комментарии