Статья опубликована 24 октября 1980 года
Когда умер Владимир Высоцкий, плакала буквально вся Москва. Скоропостижная кончина (ему было всего 42 года) самого известного актера и барда страны, человека, который как никто другой умел подытожить в своих ироничных, сатирических и зачастую дерзких «полуподпольных» балладах надежды и разочарования, боль и радость своих соотечественников, стала потрясением буквально для всех послевоенных поколений советских людей. Не стало их любимого символа, умолк неофициальный голос официально безмолвствующего народа. Высоцкий ушел во время Олимпиады; власти никак не отреагировали на его смерть, да и за рубежом она прошла почти незамеченной. Но с самого дня похорон его могила стала объектом настоящего паломничества: каждый день сюда приходят люди самого разного возраста, из разных слоев общества.
Я тоже побывал там в воскресенье. Это был редкий для московской осени погожий день — синее-синее небо, золотая листва, старые здания, свежевыкрашенные к Олимпиаде, смотрелись празднично под неярким солнцем. Бабушки уже облачились в зимние пальто и теплые платки; своих малолетних подопечных они, как водится, укутали настолько, что те напоминали переваливающиеся с боку на бок шерстяные мячики. Молодежь, однако, радуясь неожиданной передышке перед долгой зимой, щеголяла в легких куртках и рубашках с расстегнутым воротом.
Вход на Ваганьковское кладбище — самое большое в Москве — расположен на шумной улице, за трамвайными путями. Через массивную кирпичную арку, построенную еще до революции, а сейчас порядком выщербленную и облупившуюся, внутрь лился поток людей с букетами хризантем, маргариток и других осенних цветов, купленных на рынке через дорогу. Там были и стайки молодых людей, словно собравшихся компанией в кино, и старики, пришедшие отдать дань уважения покойным родственникам.
Могила Высоцкого — прямо напротив главного входа — сразу бросается в глаза. Возле ограды — в России принято огораживать могилы — столпилось не меньше сотни людей. Они пытались протолкнуться вперед и вытягивали шеи, чтобы хоть одним глазком взглянуть на целую гору свежих цветов: их сюда приносят ежедневно. То и дело кто-нибудь из молодых людей, размотав целлофановую упаковку, добавлял к этой груде свой букет.
С большой фотографии на поклонников смотрел сам Высоцкий — худощавое серьезное лицо, спокойный взгляд. Кто-то положил среди цветов газетную вырезку с несколькими его стихами — достаточно «безобидными», чтобы их можно было напечатать. Люди переписывали стихи от руки, кто-то щелкал фотоаппаратом, кто-то снимал происходящее кинокамерой. Толпа вела себя тихо, уважительно. И так происходит каждый день уже два месяца. Поклонники Высоцкого, чередуясь, устроили постоянную «вахту» у его могилы.
Место, которое Высоцкий занимал в русской душе, можно сравнить только с отношением французов к Эдит Пиаф. Кстати, он был женат на французской кинозвезде Марине Влади. Его «подпольные» песни по сути так и не получили официального признания, но бард умело балансировал на грани дозволенного. На нескольких официально выпущенных пластинках были собраны «благонадежные» произведения — об альпинистах, дружбе, космонавтах, героях войны. На концертах же он позволял себе более рискованные вещи — исполнял сатирические песенки о неотесанных партийных бонзах и туповатых чиновниках, горькие баллады о жизни заключенных в лагерях (которую он знал по собственному опыту [так в тексте. Высоцкий никогда не сидел в тюрьме — прим. перев.]) и штрафных батальонах на фронте.
Несколько раз он подвергался официальной критике и получал «выговоры» от властей, но Высоцкого защищала его необычайная популярность. Его песни любили даже в КГБ. Кроме того, он прославился ролью Гамлета в либеральном московском Театре на Таганке. Высоцкий умер накануне очередного спектакля по этой шекспировской трагедии, и в гробу он лежал в костюме Гамлета. Таких похорон Москва еще не знала. Тысячи людей собрались возле театра, многие плакали, другие с жаром говорили о его роли в жизни страны. Люди все шли и шли, до самой полуночи, когда их разогнала конная милиция. Власти откликнулись на его кончину лишь коротеньким сообщением в «Правде». Директор Ваганьковского кладбища, однако, получил выговор за то, что выделил для могилы барда участок у самого входа, а не где-то в глубине. Впрочем, как это ни парадоксально, в воскресенье среди «пилигримов» были и армейские офицеры в мундирах, и люди в костюмах с галстуками — представители той самой партийной элиты, над которой Высоцкий добродушно посмеивался.
Россия не забывает своих народных кумиров. На этом же кладбище лежит и другой поэт-бунтарь — Сергей Есенин, ранимый, эмоциональный, сильно пьющий. Он покончил с собой 50 лет назад и на Западе известен в основном как возлюбленный Айседоры Дункан. Его могила тоже стала местом паломничества. Там всегда лежат свежие цветы, вокруг толпятся люди. Так было и в прошлое воскресенье. У надгробья человек в сером плаще снял шляпу и прочел несколько есенинских стихотворений. Собравшиеся зааплодировали. Его сменил другой человек — пожилой, коротко стриженный, с впалыми щеками. Дрожащим голосом он начал наизусть декламировать длинную поэму. Для обоих Есенин и его стихи — неотъемлемая часть их собственной жизни. Как и тысячи других русских, они пришли почтить его память.
Вокруг, без конца и края — могилы, могилы; между причудливыми оградами вьются тропинки. Большинство увенчано православными крестами с косой нижней перекладиной. На более свежих захоронениях — простые каменные надгробия с фотографиями под стеклом и скупыми надписями. Многие заросли сухой травой и выглядят запущенными. Родственники обычно приводят могилы в порядок весной, на пасху — выметают листья, красят ограды и в знак памяти оставляют крашеное яйцо или стопку водки.
На кладбище сохранилась ухоженная действующая церковь; в воскресенье там яблоку было негде упасть. Народ входил и выходил потоком. Среди них были не только беспрестанно крестящиеся старушки в платках, которых можно увидеть в каждой русской церкви, но и немало молодых людей, с интересом оглядывающих богатое убранство и древние иконы. Люди толпились в очереди за свечами, пытались пробраться к алтарю, где пел хор и курился дымок от кадила. Они толкались, как в переполненном советском автобусе. В одном из приделов церкви вот-вот должно было начаться отпевание. В гробах лежали четыре старые женщины, укрытые до подбородка тонкими покрывалами; на лбу — бумажные ленты с евангельскими изречениями. Родные и друзья стояли вокруг со свечами в руках. Подошел священник в черно-золотом облачении; служба началась. Эпохи меняются — но Россия вечна.
Источник: Голос России Фото с сайта: http://www.hro.org
Комментарии