…Начать с того, что айфона на всех не хватит. Мировой пирог устроен по Ломоносову-Лавуазье, и если где-то прибыло дауншифтеров и фрилансеров, то в другом месте кому-то придется за них надрываться. Несчастная Россия всю свою историю залезала в цивилизованный, праздничный мир только краешком, кончиком носа — так уж вышло, что в этом раю места мало, и на расчищенном от энергетических напитков и колючей проволоки пятачке умещалась одна ампирная усадьба, а после — закрытое НИИ и какая-нибудь цэковская референтура, а дальше многоуважаемый фонд с обсуждением актуальных стратегий и безбожных выставок. Остальная же родина все это время видела одни карточки, трудодни и аборты, и даже тот факт, что теперь она вкусненько кушает и нормалек отдыхает, а не только работает и умирает — это уже для нее грандиозное достижение, для бедной родины.
Самое страшное — все эти колхозы, заводы и взятия городов к празднику — для русского человека уже позади, он, человек этот, наконец, размягчен и расслаблен хоть на десять копеек, но цивилизованной жизнью. И для него нет дороги назад, к трудодню, а вперед — это значит в торговый центр с зеленым чаем. Хорошо бы, конечно, чтоб найден был способ, повинуясь которому все эти сто с небольшим миллионов, а не только некоторые, обнаружили себя в провинциальной Европе. Но увы, в 140 знаков всех имен не впишешь, 140 грамм орехов на всех не разделишь, а значит, и здесь не обойдется без драм.
Кроме того, у прогресса, при всех его животворящих и развивающих свойствах, есть свои биологические пределы. Роды, когда не ждешь Чуда, возможно откладывать, но не бесконечно. Старость все чаще бывает отменно спортивной и диетической, но время почему-то все равно идет, догоняя инвестора с фитнессом. Дуб-то — дерево, Пушкин, бесспорно, поэт, но и смерть неизбежна. В этом смысле любимая наша подруга-цивилизация, смысл которой, как известно, в притворстве, в затейливых, хрупких условностях, не способна уволить порядок вещей, заменить его тем энергетическим напитком, пригубив которой, ты живешь вечно. Она только делает вид, что мы там, а не здесь, с Альбертиной, а не с колючей проволокой. Но приходится помнить, что проволоку в конце концов нам намотают на шею.
И наконец, главное. Все движение русской истории — от старушки в белой косынке, с ее «было восемь детей, трое померли, на четверых пришли похоронки, младший спился», и до общеевропейской дамы в шелковом платке с птицами и ее проблем а ля «вообразите, у нее большая квартира в Париже и дом на Коста дель Соль, а она сидит в Москве и не выходит, говорит, что депрессия» — есть одно бесконечное возрастание личности, медленное создание отдельного, частного мира. Мира, что поначалу еще связан с большой землей хитрой модой, удачно придуманным общим местом, зеленым чаем, айфоном, но затем и эта связь, надоев, рушится, и безродный космополит, барин-барышня, глобал-рашн, словом, человек современный, остается совсем один. Ему даже идти на Лубянку каждого 13−го числа, бороться против зажима демократических свобод уже больше не хочется. Свобода? да вот же она, а что толку? Для него все вокруг с некоторых пор неправильное и чужое, и никакие хозяева ротвейлеров и любовницы аниматоров здесь не при чем. Прогресс — это школа одиночества, и ничто больше.
Так что ж с этим делать? Честный ответ — ничего. Это тягостное чувство обособленности и тоски — знак того, что вы на своем месте, вы именно к этому себя готовили, этого ждали, вы отовсюду уволились, как и мечтали, вы благополучно уехали, и все диеты уже вами выполнены, и все условности приняты, и против всего вы уже протестовали…
Автор: Дмитрий Ольшанский, автор «Эксперт Online»
Полный текст: Эксперт
Комментарии