Мой сегодняшний собеседник — Наталья Ковтун, доктор филологических наук, автор книги «Деревенская проза в зеркале утопии», ставшая лауреатом Всероссийского конкурса «Лучшие книги года»
Над этой книгой, посвящённой осмыслению значения «деревенской прозы» в истории мировой культуры, Наталья Вадимовна работала много лет и не думала ни о каком конкурсе. Она является заведующей кафедрой русской и зарубежной литературы Института филологии и языковой коммуникации Сибирского федерального университета. На конкурс книга была представлена издательством Сибирского отделения РАН (Новосибирск, 2009 г.) и стала лауреатом в номинации «Лучшая книга по гуманитарным наукам».
— К писателям-«деревенщикам» обычно относят таких очень разных авторов, как Белов и Распутин, Шукшин и Астафьев, Абрамов и Личутин… Ваша книга — подведение итогов «деревенской прозы»?
— Отчасти да. Ведь «деревенская проза», как заметил Валентин Распутин, сказала всё, что хотела сказать. А мне захотелось показать, как выглядит эта проза с точки зрения литературоведения конца ХХ — начала ХХI века. Если в 60-70-е годы прошлого века «деревенская проза» была определяющей, она выражала национальные ориентиры, решала проблемы национальной идентичности, то позднее, когда о себе стал заявлять постмодернизм, внимание критики и читателей было во многом перенесено на эту, новую литературу. Мне, как исследователю, было интересно проследить изменения в творчестве писателей-традиционалистов. Кроме того, эта книга предлагает новую точку зрения на «деревенскую прозу» — как на прозу, которая включена в древнейшую утопическую традицию.
— Нет ли в слове «утопия» иронического оттенка?
— Я писала об этом абсолютно всерьёз, для меня утопия — инструмент анализа. Утопии относятся к древнейшим идеям, входящим в состав человеческой культуры. Одна из глав моей книги посвящена тому, какую альтернативу советской утопии предлагала «деревенская проза». Когда стало ясно, что соцреализм исчерпал себя, традиционалисты («деревенщики») предложили новый проект: вместо «светлого будущего» — возвышение патриархального прошлого. Вся русская литература пронизана утопическим духом — это и максимализм требований, и двойственность модели мира (либо добро, либо зло), и стремление жить исключительно по высоким нравственным и духовным параметрам. А вот в литературе постмодернизма (Пелевин, Сорокин) мы видим отсутствие нравственных и вообще каких-либо ориентиров. Моя книга показывает изменения в модели мира, сложившейся в русской классической литературе, которую деревенщики унаследовали, и отмечает, в какой степени эти ценности унаследованы современной литературой.
— На мой взгляд, наиболее утопичной из всех книг «деревенщиков» является книга «Лад» Василия Белова, превозносящая уклад старой деревенской жизни…
— «Лад» — это классическая утопия! Об этом слегка иронически писал Фёдор Абрамов, отмечавший, что вся проблема Руси в том, что она никогда не могла дойти до своего «лада». Но тот же Абрамов говорил, что, когда ему становится совсем уж плохо, он берёт «Лад» — и погружается в такое утопическое пространство, где желаемое выдаётся за действительное. Одним из самых трезвых авторов-«деревенщиков» был Виктор Астафьев, который в своих произведениях подчеркнул эту грань между желаемым и действительным, между проектом и жизнью, которые почти никогда не совпадают. Сложна точка зрения Валентина Распутина — в своих поздних произведениях он пытается найти героя, который выведет Россию к Беловодью. А Беловодье — это же старинная красивая утопическая легенда о поиске лучших, идеальных, сокровенных земель. Для Распутина идея Беловодья — одна из главных. К подобным сюжетам обращалась вся русская классика, и «деревенская проза» завершает эту высокую традицию.
— Продолжаются ли традиции «деревенской прозы» сегодня, в современной русской литературе?
— Полагаю, что да. Ведь это национальная традиция. Несколько лет назад вышла повесть Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана», показавшая последний предел, к которому подошла Россия и отталкиваясь от которого нужно определяться в будущих путях. Прежде всего, нужно найти нового героя, который будет не только вызывать соболезнование и жалость к маленькому человеку, но и будет достаточно активен, чтобы указать новые пути следования. И Распутин предлагает такого героя — это героиня его повести, которая сама наказывает обидчика. Эту традицию по-своему продолжают и другие современные писатели — Татьяна Толстая, Людмила Петрушевская, Владимир Маканин. Ближе к «деревенщикам» Алексей Варламов, Борис Екимов.
— А недавний роман Романа Сенчина «Елтышевы» — вот уж где мрачный взгляд на современную, умирающую деревню… И никаких утопий, никаких иллюзий!
— Но всегда после очередного умирания рождается новый проект. Чем хуже сейчас, тем больше потенциала для рождения утопических проектов, каждый из которых может сыграть в истину. В современной литературе нередко ведётся игра утопическими мифами прошлого, например, у Сорокина или Пелевина. Но поздняя проза Распутина вовсе не безнадёжна. В цикле рассказов о Сене Позднякове у него появляются совершенно новые герои. В рассказе «Поминный день» за столом сидит Любка Молодцова и кормит грудью нового Илью Муромца. Звучит фраза: «Все говорят, что Русь погибает. Куда же она погибает? Вон Молодцова подопрёт!» У Распутина в «Моём манифесте» сказано, что «Русь — это богородичная страна». Да, есть страшная реальность, но есть возмездие, есть выход к основам бытия. Есть разочарование в социальном построении общества, но есть надежда на человеческую душу. Вообще Распутин — великий автор, его не с кем сравнить по степени сохранения национальной идентичности.
— Есть ли активные герои в современной литературе?
— Поиски такого героя — главный признак новой русской прозы! Можно назвать Захара Прилепина, Алексея Варламова, есть такие поиски у Маканина, у Петрушевской. Несколько лет назад замечательную повесть «Мурзилка» опубликовал Василий Голованов. Это одна из лучших его вещей, переведённая уже на несколько языков. Герой этой повести гибнет в борьбе с браконьерами, но у читателя остаётся надежда на победу добра над злом.
Источник: Голос России
Комментарии